Уругваец, подаривший Аргентине танго

 

 

Это было не так уж и давно, чуть больше ста лет назад.

На окраинах Монтевидео, как всегда, ночью никто не спал. Шныряли моряки, хохотали девицы, дрались гаучос, приехавшие на заработки в город. Что их ждало? Тяжелая работа в портах, заводы, куда устроиться не так уж просто, да поди, прокорми семьи на жалкие гроши.

Бывает, идешь себе вперед, а над Рио-де-ла-Плата уже зачинается ночь. Серебряная река, которая никакая не река, а эстуарий, — широкая, полноводная, подбирающая по дороге и Парану, и Уругвай. Податься ли к морякам, пляшущим хабанеру, или может, к итальянцам — завсегдатаям портовых трущоб, где бывшие рабы стучат на своих барабанах «тамбо», туда, где самые дешевые бордели, где девушки танцуют, прикасаясь к мужчинам бедрами?

А Серебряная река манит, манит в путь. Там, на другом берегу — цветущая Аргентина, Буэнос-Айрес, Санта-Фе, Энтре-Риос. В Буэнос-Айресе полно хороших заработков, там мужчины, встретившись на темной улице, не раздумывая рвутся в бой, в ход идут пляшущие клинки ножей, они танцуют навстречу друг другу, и ясно, что виновница их смертельной схватки — женщина.
Конечно же, они ненавидят друг друга, движения их резки и чувственны одновременно; вот к их сумасшедшему танцу смерти присоединяются новые и новые желающие. Это и пылкие юноши, и обеленные сединой бандиты, и богато одетые чужаки, зашедшие в эти трущобы, рискуя жизнью. В тени, у ветхого дома, стоит она. Ее лицо безмятежно, ведь она выберет победителя — того, кто лучше всех танцует танго.

Никто точно не знает происхождения этого танца уличных схваток. В конце девятнадцатого века его танцевали именно так: двое, или пятеро, или пятнадцать мужчин, с ножиками в карманах. Его танцевали на набережных, в порту, в бедных кварталах Буэнос-Айреса, в аргентинских харчевнях, в публичных домах, дожидаясь очереди, в нищих пригородах Монтевидео.
Как могли переплестись и африканские ритмы тангано, и аргентинская милонга, и гаванская хабанера, и испанское фламенко, и ритуальные танцы индейцев, и польская мазурка, и немецкий вальс — мы не узнаем никогда. Мы знаем только, что однажды весь мир — и Париж, и Нью-Йорк, и Москва, и Токио, в один голос вскрикнули: «Буэнос-Айрес — это танго».

Танго — страстное и томительное, опасное и порочное, сентиментальное и испепеляющее действо. В начале двадцатого века его стали танцевать и женщины.

Посмотрите, как они касаются друг друга! Прикосновение — это и есть танго. Мы можем только гадать и строить версии, как развлечение уругвайских и аргентинских низших слоев, бедняков, простых рабочих, бродяг, пьяниц и сутенеров, повстанцев и контрабандистов, моряков и ностальгирующих иммигрантов стало знаковым танцем эпохи, танцем социального протеста, танцем революции.


Так вернемся же в столицу Уругвая. Вот по улице идут два друга, одного из них зовут Энрике. Ему чуть больше двадцати, его родители — простые рабочие, поэтому он знает о танго всё, к тому же он божественно играет на гитароннах и на фортепьяно, сочиняя собственные песни для танго, посвящая мелодии своим друзьям, соседям, родственникам: «Новички-эмигранты», «Нищие и голодранцы», «Веселая жизнь».

Энрике безнадежно влюблен, и его печали нет утешения: она — начинающая певица, фантастическая танцовщица, в будущем знаменитая Лола Кандалес. Совсем недавно она покинула родные пригороды Монтевидео — искать счастья на сценических подмостках Буэнос-Айреса. Ехать за ней вдогонку? Преследовать ее, как безликая тень, чтобы, смешавшись с толпой поклонников, просить автографа?

Разве об этом мечтал Энрике Саборидо! Он провел в Монтевидео еще несколько лет. В это время в Буэнос-Айресе уже начали снимать замечательные фильмы, с кораблей ступали на шаткие трапы и еще более шаткие (для всех, кроме настоящих портеньос) мостовые любопытные европейцы, жадные до экзотики. Через серебряную реку Ла-Плата шныряли жилые баржи — плавучие бараки, оклеенные пестрыми афишами с заманчивыми псевдонимами танцовщиц и актрис.

Однажды Энрике спешил в очередную питейную лавочку, где он подрабатывал,
развлекая клиентов и проституток игрой на фортепьяно. Нищие куртизанки, свободные от буржуазных предрассудков, впрочем, и не имевшие и случая познакомится с ними, пробовали на вкус новые необычные мелодии.

Под них можно было танцевать только в паре, страстно и бескомпромиссно — жар дыхания, дуэль тет-а-тет, когда партнер ведет, но неизвестно, кто выиграет поединок взглядов, взмахов ног, изгибов поясницы, и, конечно же, прикосновений, нежных и острых, как жала.

У входа Энрике встретил хорошо одетый аргентинец, который вежливо поздоровался с ним и остался слушать музыку. Когда посетители разошлись, а некоторые остались спать там же, среди окурков на грязном полу, незнакомец предложил музыканту прогуляться с ним до гостиницы. Выяснилось, что он приехал из Сан-Тельмо, где недавно открылось его новое, еще никому неизвестное арт-кафе.

«Твое танго, вот что мне нужно! — восклицал он. — Поверь, это начало твоей славы, с ним мы завоюем и Буэнос-Айрес, и Сан-Франциско, и Париж!»


В 1905 г. в Сан-Тельмо, в кафе «Тортони», где звучало лучшее танго и пары танцевали столь непристойно, что туда частенько наведывалась полиция, заехала девушка, раздавая на ходу автографы, уклоняясь от назойливых журналистов. Она искала Энрике Саборидо.
— Я хочу танцевать под твое танго, — сказала она.
— У меня есть кое-что для тебя и для Аргентины, — сказал Энрике.
Это была «Ла Морча» («Неувядающая»).
— Я написал его для тебя, — добавил музыкант.

Считается, что именно «Ла Морча» выстрелила первой. Уже через год, в 1906-м, столица Аргентины буквально сошла с ума от танго. Танцплощадки ломились от желающих, кинопродюсеры, хозяева американских мюзик-холлов только и успевали, что подписывать контракты с аргентинскими оркестрами да танцовщицами. И, конечно же, сама Лола Кандалес была неотразима: ведь «Неувядающая» — ее танец.

В 1907-м аргентинское танго вскружило голову Парижу, затем и остальной Европе.
Анхель Вильольдо, соотечественник Энрике, вместе со своим оркестром блистательно исполнял мелодии рабочих кварталов с берегов Ла-Платы и, конечно же, «Неувядающую». И, хотя папа Пий Х высказывался против нового танца, а австрийский император запретил солдатам танцевать его в военной форме, а английская королева заявила, что отказывается танцевать «это», — в 1914 г. ученики аргентинца Казимира Аина, станцевали-таки «это» в Ватикане, и папа снял-таки свой запрет, да и королевы не смогли устоять.

Позже, в 1917-м на свет появилась «Кумпарсита», второй национальный гимн Уругвая, танго на все времена, сочиненное Херардо Матос Родригесом.
Лола и Энрике тоже побывали в Париже, но они были слишком заняты друг другом. Они танцевали, и никак не могли понять, кто выиграл эту дуэль.

Спустя много лет в «Тортони» любил захаживать Хорхе Луи Борхес — насладиться звуками танго. Он опускался в тяжелое кожаное кресло, и друзья наполняли ему бокал, пока он рассуждал:

В одном из диалогов Оскара Уайльда говорится, что музыка дарит нам наше собственное прошлое, о котором мы до этой минуты не подозревали, заставляя сожалеть об утратах, которых не было, и проступках, в которых неповинны. О себе могу сказать, что не в силах слушать «Марну» или «Дон Хуана», во всех подробностях не вспоминая апокрифическое прошлое с его невозмутимостью и страстью, в котором я сам бросаю вызов и сражаюсь с неведомым противником, чтобы без единого слова пасть в безвестной ножевой схватке. Может быть, в этом и состоит предназначение танго: внушить аргентинцам веру в их былую отвагу, в то, что однажды они нашли в себе силы не уклониться от требований доблести и чести.

Так говорил великий аргентинский писатель. А в кармане его лежала недописанная поэма, где были такие строки:

"Объявилась шарманка. Разболтанный валик
с хабанерой и гринго заныл над равниной.
«Иригойена!» — стены краалей взывали.
Саборидо тиранили на пианино."

 

R - текст
R - фото (1)

версия для печати